Из воспоминаний А.О.Смирновой об Александре Петровиче Толстом

О набожности и чудачествах графа Толстого

35 лѣтъ княжна вышла замужъ за графа Александра Петровича Толстаго, святаго человѣка.Онъ подчинился своей чудачкѣ и жилъ съ нею какъ братъ. /…/
Въ корридорѣ жили семинаристы; у каждаго былъ свой номеръ; они были совершенно свободны послѣ обѣдни, гдѣ они составляли препорядочный хоръ и пѣли простымъ напѣвомъ. Графъ вывезъ дьячка изъ Іерусалима; это былъ такой чтецъ, что могъ только сравниться съ дьячкомъ императора Павла Петровича: слова выкатывались какъ жемчугъ. Послѣ обѣдни пили чай въ длинной гостиной; его разливала Софья Петровна Апраксина, которую графъ звалъ Фафой, а она его Зашу. Графиня засыпала; подавался чай, кофей, шоколадъ, крендели и сухари всякаго рода изъ Нѣмецкой булочной на Кузнецкомъ мосту.
Въ гостиной стояли рояль и развернутыя ноты, музыка вся духовнаго содержанія. Графиня была большая музыкантша /…/

Графа называли Ерёмой, потому что онъ огорчался безнравственностью и пьянствомъ народа и развратомъ модной молодежи; онъ нарочно ѣздилъ къ Оверу, который ему сказалъ, что Діогенъ, встрѣтивъ идіота, сказалъ ему: несчастное дитя, отецъ твой былъ пьянъ, когда мать зачала тебя. Графъ тогда возился съ монахами Греческаго подворья, бѣгло читалъ и говорилъ по гречески; акаѳисты и каноны приводили его въ восторгъ; они писаны стихами, и эта поэзія ни съ чѣмъ не можеть сравниться. /…/
Графиня принимала по вечерамъ съ семи часовъ. Сафира Голицына имъ читала вслухъ какую нибудь духовную книжку, а черезъ день приходилъ Греческій монахъ и читалъ также. Графиня засыпала. «Какъ я люблю Греческій звукъ, потому что графъ это любитъ; и васъ я люблю, потому что онъ васъ любитъ. Мы благодарны Гоголю за ваше знакомство».

Всѣ эти Толстые оригиналы. За границей они меня смѣшили. Разъ въ Люцернѣ погода стояла премерзѣйшая, Mont Pilate утонулъ въ густомъ сѣромъ туманѣ, дождь лилъ ливмя. Порталисъ приходитъ и говоритъ мнѣ: Александра Осиповна, знаете ли кто здѣсь?—
Нѣтъ.—Графъ Толстой съ Иваномъ (примечание: Иваном Сергевичем Аксаковым); они обѣдаютъ въ table d'hôte. Толстой прибѣжалъ на минуту и сказалъ, что спѣшитъ показать Ивану ce lione de Lucerne. Иванъ остался недоволенъ: «Дураки, не хотять признаться, что Богъ ихъ спасъ, а не ихъ львиная храбрость».

Меня, говорилъ Толстой, жена послала сюда, потому что я не былъ на Пилатѣ, гдѣ Суворовъ отличился. А что вы скажете о новомъ догмѣ?—Нахальство, отвѣчала я. Въ Москвѣ Славянофилы разсуждали о бракѣ и чистотѣ, которой требовалъ этотъ юнецъ. «Да, надобно быть дѣвственнпкомъ, чтобы удостоиться быть хорошимъ супругомъ; гдѣ тутъ дѣвственникъ, нѣтъ ни одного!»—Я, отвѣчалъ Константинъ Сергѣевичъ Аксаковъ. Ну позвольте же мнѣ стать передъ вами на колѣни, и точно сталъ на колѣни, низко поклонился, перекрестился, а потомъ сказалъ: А теперь позвольте васъ поцѣловать.

Братъ Левъ Арнольди разсказывалъ всѣ его проказы, которыя онъ дѣлалъ, бывши губернаторомъ  (в Калугѣ). Разъ онъ пріѣхалъ въ уѣздный городъ, пошелъ въ уѣздный судъ, вошелъ туда, помолился предъ образомъ и сказалъ испуганнымъ чиновникамъ, что у нихъ страшный безпорядокъ: образъ весь загаженъ мухами. «Подайте мнѣ, я вамъ покажу, какъ чистятъ ризу». Онъ вычистилъ его, перекрестился и поставилъ его въ углу. «Я вамъ перемѣню кіоту, за стекломъ мухи не заберутся, и вы молитесь; все у васъ будетъ въ порядкѣ». Онъ ничего не смотрѣлъ, къ великой радости оторопѣлыхъ чиновниковъ; съ чѣмъ пріѣхалъ, съ тѣмъ и уѣхалъ и, возвратившись разсказалъ женѣ, что все тамъ въ порядкѣ.