Старо-Хоперский поход: аналогии с Ветхим заветом

то есть поход Хоперского казачьего полка (были еще ново-хоперцы, где-то с 1717)

Из старой прессы (казачий фольклор):
Иоанн Предтеча как донской атаман, попавший в плен к туркам
32-х летний поход хоперских казаков через пустыню, под предводительством Луки Петровичева (Марка Тулия)
32 года как 32 дня

Текст длинный, начинается со втупления автора статьи, где он пытается датировать событие.
Дальше - собственно сказание.

О том, когда произошло это событие, раз­ные источники рассказывают разно. Усть- Медведицкие станичные памяти относят его к недавнему, сравнительно, времени.

— А когда, Емельян Январич, был этот ста­ро-хопёрский поход?

— А было это, сынок, в тую пору, как вкруг Усть-Медведицкого городка тёмные леса стояли и за Кондратьевским домом лю­ди клубнику рвали... Вон когда это было!

Но это существовало ещё совсем недавно — и тёмные леса вокруг живописной Усть-Медведицы и благовонная розовомясистая полевая клубника там, где теперь стоит оранжевый дом Кондратьева. И теперь еще в на­шей далёкой от шумных городов станице старые люди зимой, перед вечером, выходят на скрипучие деревянные крылечки и слушают — какая завтра будет погода? Коли ревёт Брехунья, печальный остаток великолепного прежнего тополёвого леса на низменном бе­регу Дона, — быть вьюге, коли шумит белая известковая Пахомова гора, — быть теплу. То же и на счёт полевой клубники: покойный наш станичный атаман, Вячеслав Семёнович, любил рассказывать, как он в детстве рвал со сверстниками клубнику на том самом мес­те, где сейчас построен Кондратьевский дом. А атаману было бы теперь самое большее — лет 90.

Хуторские памяти относят поход к годам несравненно более древним.

— А когда это было, парень, то и памятухи наши того не упомянут, — вещала наша зна­менитая северо-донская, незаписанная сказательница, суровая Фёкла Даниловна...

И, пожалуй, её старая память была более надёжна, чем все другие памяти — станич­ные и хуторские. Ибо не даром хвалилась ве­щая старуха перед смертью, что за всю свою могуче-долгую жизнь никуда не выезжала она из своего хутора и не возмутила своей девственной души созерцанием гремящих ог­ненных коней и тягальных ниток на белых столбах, о которых рассказывали ей ездив­шие в Михайловку за красным товаром ху­торяне. Была её память, как вместительный водоём, налитый осенним прозрачным дож­дём, тот водоём, на дне которого видны самый малый камень и самая тонкая трепещущая по­черневшая былинка...


 

Когда-то на майдане давно сошедшего с лица донской степи хутора Старо-Хопёрского сидел слепой Лучка Петровичев или, по усть-медведицкой памяти, Марка Чулай, и расс­казывал на голос от всего своего старого ка­зачьего усердия:
— А и вот у Бога да много гулких ветров да в святых небесах, а у всевеликого да войску, а и вот да много проходимых путей во чистых степях — в луговых зеленях... А и вот да дорожка первая, наизнаменитый путь: через балки-балочки, через реки-реченьки, через луга зелёные, через поля дольные, че­рез царства-государства, за синие моря, да лазурные берега, к самому ли тому ли вели­кому городу Константинограду... А и вот да в тем ли великом городе Константинограде да поставилась рукотворенная часовенка, а и в той часовенке да нерукотворный лик Ио­анны Предотечи, Христова честного воина, нерукотворный лик, не писаный... А и вот да дивуются тамотко турецкие народы некре­щёные: стоит Иоанна Предотеча, честной Христов воин, а вид у него да не ихненский, не ихненский да не поганый, а вид у него ка­зачий, казачий вид у него с долгой пикой! И гутарит им светел воин, великий Иоанна Предотеча: ой, да вы, турецкие люди замор­ские, не ужасайтеся, потому что я родом был донской казак! И вот да посему у меня на бо­ку шашка вострая, а за статной спинкой копьё долгое, пронзистое! А и вот да стою я у вас да не вольной волею, а казацким несчастным случаем!...
И плачутся перед ликом Предотечевым ту­рецкие народы: ой, да великий Спасов Предотеча, да ты забудь свой синий Дон — зелё­ные луга, да и останься у нас, народов замор­ских, а и да мы тебе за это построим золоту мечеть!

Возговорит Великий Ионна Предотеча, воин:

— Ой, вы, турецкие народы заморские, за­морские народы неразумные! Не слыхали вы видно, что подобает мне, Предотече Спасову, стоять не в басурманской мечети, а в церкви Божией!

И говорят народы турецкие:

— Ой, ты великий Спасов Предотеча, а не хочешь ты жить у нас охотою, так оставим мы тебя неволею. Зарешетим железами на­глухо часовенку, чтоб не сбежал ты от нас по заре украдкою!...

А и да отвечает Спасов Предотеча:

— Ой, народы вы турецкие, ай в самом де­ле вы словно дети малые. Не удержать вам меня и себя железами, не заставить меня вам служить неволею... Вы-то тут ничего не ви­дите, вы-то тут да ничего не слышите! А я-то, Спасов Предотеча, все живу, а я-то, воин Христов, да всё слышу... Ой, да собираются на Синем Дону мои детушки, мои детушки-удалые ребятушки, удалые ребятушки — да всё донские казачушки. Собираются да путь-дорожку воинску держать, да не по тому ли пути Батыевскому, да не по тому ли шляху гетманскому, не по той ли сиротской тропке московитской :D , а по той ли дорожке неезжаной, а по той ли дорожке не хоженой с само­му Спасову Предотече нагости. А и как при­пожалуют мои детушки, мои удалые ребя­тушки, то да возвернусь я с ними на Тихий Дон — зелёные луга и засажу берега песча­ные цветами лазоревыми, а в самую ли ту во­ду пущу да рыб — золото перо... И станет моё войско да всевеликое да похваляться: а у нас то на Дону Спасов Предотеча живёт, а у нас то на Дону лазоревы цветы цветут, золотые рыбы в воде плавают!...
А и горе наше горькое, а и печаль наша ужасная! А и оказался ныне, братие, да тот путь знаменитой повет былием, былием — зелёною травою — дикими горохами. А и да стоит на далёкой стороне сиротою Иоанна Предотеча, великий войн. И да ругаются народы турецкие, народы турецкие, нечестивые, да тому ли самому Иоанна Предотече, Христову воину: ой, ты воин Христов, да Ио­анна Предотеча, а и где же твои детушки, а и где же твои донские казачушки?? Не желе­зами закрылась твоя тюремная горница, а травою длинною цепучею! Ты послушайся лучше нашего слова неумного да нечестивого: отрекись от своего святого Божества и при­ми нашу веру поганую, а мы уж тебе за это мечеть худобую выстроим!...
А и горе наше горькое, а и да печаль наша ужасная!...


 

Старые памяти говорят, что этот слепой пе­вец и напел своим хуторским слушателям мысль о походе, которым потом стал знаме­нит Старый Хопёр.

Это было то удивительное время, когда песня рождалась на Донской земле так же свободно, как весной зацветали синие подс­нежники на пригретых склонах жёлтых ов­рагов и так же привлекала она народную ду­шу, как незримый мёд воздушной цветной чашечки манит легкокрылого мотылька. Да­лёкая, блистательная пора! Она схлынула так же незаметно, как весенние воды, зарыв­шиеся в сухих пыльных степных толщах. Кто видит теперь национального донского певца? Некоторые мечтательные патриоты рисуют его в виде медоусого деда с перевя­зью через плечо, на которой прикреплена жалобная трёхструнная лира... О, нет, нет! То не донской певец, и не суровой подсушен­ной горько пахнущей донской полыни ше­лест на его говорливых жалостливых стру­нах, а приднепровской сочной гибкой травы и длинных золотистохвостых. черноморских камышей! Ушел донской певец и унес с со­бой тайну донской народной песни... А те­перь разве только случайно раздадутся на донской виляющей дороге странные певучие звуки — то ли ветер шумит в деревянном голубце, поставленном благочестивою рукою при пути на благословение проезжающим добрым людям, то ли полынь задыми­ла под сверкающим солнцем, как вожжённое горькое курево. То она — затеряв­шаяся донская песня! Но она исчезает так же незаметно, как и рождается, пугливая, как степная дикая птица...

Старые памяти говорят, что Хопёр был ху­тор малодворный, саманный, бездорожный, с небольшой стоячей водой по заросшей бе­лоствольным пахучим тальником балке. Бо­гу молиться на светлый Христов день ходи­ли-ездили за 85 вёрст, в Усть-Медведицкий городок. Хутор был, как многие тогда безве­стные хутора, в малолюдной северной дон­ской округе. И вдруг по всему просторному старому донскому полю пронеслась молва, что пошли старо-хопёрцы в далёкий поход за иконой Спасова Предотечи!...


 

Вышли старо-хопёрцы в путь верхами на конях, с пиками и прочим воинским соста­вом, чтоб явиться пред Спасовым Предотечей во всём казацком виде. Вёл это необыкновен­ное воинство тот же самый слепой Лучка Петровичев, или по другому наименованию, Марка Чуляй, безвестный древний донской певец. Как сказано в памяти, вез этот Божий человек Спасову Предотече на деревянном блюде «ладанно полынно да ладанно чабрецово» да ещё в особливой большой кубышке жемчужной воды с Дона Великого...

При проводах были не одни остававшиеся дома старо-хопёрские бабы, а и водяная Верхне-Островская станица, и Глазуновская ста­ница, и молодой Боков хутор, и богатая сада­ми Кепинская станица, и далёкая Етеревская станица, и красавица Арчадинская стани­ца, и сама суровая нагорная Усть-Медведицкая станица... Остававшиеся на Дону стани­цы, «по немочам и по домачности», дали при прощаньи большие обеты: Верхне-Островская, — что, коли пожалует на Тихий Дон Великий Спасов Предотеча, то выстроит она ему на своем лесистом острову немалую цер­ковь да с круглым дубовым алтарем. При­речные арчадинцы обещались рыбою, а по­левые етеревцы — зерном-хлебом. Хозяй­ственные усть-медведицкие казаки похвали­лись всей годовой овцой да ещё всем новым телячьим приплодом. На том казаки святой крест сердечно целовали...

И пообещались ещё остающиеся уходящим воинам, что в случае, не дай Бог, военной опасности, пооберегут они сиротский хутор Старо-Хопёрский с бабами да малыми ребя­тами, как свой родной хутор, и на том тоже дали великое крестное целование...

На хуторском гребне в последний раз кла­нялись в землю войску и всем православным христианам доблестные старо-хопёрцы и просили простить, коли в чём были причин­ны... И вот уже тронулись мужественные ху­торяне, и вот уже смотрят они, а хутор их —

с махонькую крупиночку, —
с махонькую крупиночку,
с маковую росиночку...

И началась эта таинственная дороженька, наизнаменитый путь — через балки-балочки, через реки-реченьки, через луга зелёные, через поля дольные, через царства-государ­ства, за синие моря, за лазурные берега — к самому Спасову Предотече наа-гости...

Памяти говорят коротко — «был труден тот казацкий путь». И многие погибли на до­роге.

И как сказано в старых памятях, «на 32-ой день осталось на великом походе 18 человек, и те под жестоким солнцем»...

 

Где были старо-хопёрские казаки в этот за­мечательный 32-ой день своего пути за нерукотворным ликом Спасова Предтечи? Памяти упоминают о тяжком большом солнце и о сы­пучих красных песках, словно дело происхо­дило уже в какой-то восточной пустыне. Ска­зано ещё: не было воды ни у кого в кубыш­ках и белые лица казаков были зажжены до угольной черноты. И думали старо-хопёрцы, что наступает их смертный час...

Слепой Лучка Петровичев, он же Марка Чуляй, окликал притихших в смертной исто­ме воинов: «вот ужотко придёт вечер и уже будет нам Спасов Предотеча!»

И обещанный вечер настал в сверкающей красным огнём пустыне. И приступили к Лучке-Марке истомившиеся казаки: «иде же, иде же то есть Иоанна Предотеча, воин?»

И тогда горячий воздух пустыни вдруг на­чал влажнеть и яснеть, и увидели полуо­слепшими от неистового блеска пустыни оча­ми хуторяне свои синие донские прохладные края, и зелёные луга, и могучие вербы под родным Старо-Хопром по хуторской полуго­ре. И, будто, над тем местом, в огненно-крас­ных ризах, стоит сам велик Спасов Предоте­ча, с казацкой вострой пикой за спиною, и святое око его горит, как пыхающая молонья, — великим бесстрашием и великою правдою...
И упали изумлённые казаки на горячий песок и возопили:

— Святой Спасов Предотеча, Христов во­ин, возверни нас благополучными на Тихий Дон — зелёные луга — поклониться тому ли твоему бесстрашному огненному оку!...

 

32 раза убирали старо-хопёрские бабы с малыми ребятами новое сено на степи с тех пор, как пошли их хуторяне за ликом Спасова Предотечи, а сами все об одной поре, будто года пошли стороною от Старого Хопра, как тучки под дальним медведицким ве­тром... И ростёт — величается хутор Старо­-Хопёрский под бабьим слабосильным надзором — за труды ушедших в поход отцов и братий...

Чьи-то тучные тёмные вербы у самого не­ба, точно воздушные горы? То старо-хопёр­ские вербы! Чьи-то белые жемчужные боль­шие спокойные воды по травяной зелёной балке? То сткрывшаяся новая старо-хопёр­ская речка! Чьи-то белые и жёлтые камеш­ки раскиданы по степным горам? Э, то не бе­лые и жёлтые полевые камешки, а богатые стада старо-хопёрские! Благословил Спасов Предотеча малый Старо-Хопёрский хутор в пример всему прочему великому донскому полю!

И идёт день за днём на старо-хопёрском благословенном хуторе, как кудельная нит­ка на хлопотливом веретене. Вечерами вы­ходят хопёрские бабы на хуторской гребень и смотрят: не пылит ли по дороге? 32 долгих года, как 32 коротких дня, смотрят старо-хо­пёрские бабы в даль с великим терпением, как большие спокойные воды внизу, по зе­лёной балке...
И вот на 32-ом году, под самый праздник Иоанна Постного (примечание: день усекновения головы Иоанна Крестителя, конец лета), ночью раздался трубный глас, точно великий журавель издал свой крик. И вышел хуторской народ и начал смо­треть на дорогу. И вот видят на восток: едут какие-то воины, едут — не пылят, а будто по облакам, и лица их черней калёного угля и очи их как молнии, пыхающие из тучи...

И закричали старо-хопёрские бабы:

— Вы ли это, наши казаки, или святые Божьи, за труды наших казаков посланные?

И отвечали воины: не святые мы Божьи, а ваши хопёрские казаки. И везём мы с собою из великого похода нерукотворенный лик Спасова Предотечи, нерукотворенный лик — не писанный, на золотых облаках показан­ный!
И сошедши с коней, приветились и расска­зали про труд и поход свой и про то, как Спасова Предотечу на облаках видели. И ди­вился наред трудному житию их походному и милости воина Христова, Великого Спасова Предтечи Иоанна...
И тогда же написали старо-хопёрцы на ки­парисовой доске красками нетленными лик Спасова Предотечи по явленным небесным признакам: стоит воин Христов — казак дон­ской с длинной пикой за статной спиною и глаза горят огнёй-молнией,

Огнём-молнией — бесстрашием,
Бесстрашием —
Христовой правдою...

«И оттоль потекла всем известная военная слава старо-хопёрцев», — заканчивает своё повествование старая память, — ибо сража­лись они, как некогда Предтеча Господень Иоанн, всегда за Христову правду и с вели­ким бесстрашием...

Роман Кумов.
«Донская Волна», № 9, 5 августа 1918 года