Биография Аракчеева Алексея Андреевича (1769-1834)

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАПИСОК Н. И. ГРЕЧА. 

 Граф Алексей Андреевич Аракчеев (род. 1769, ум. 1834 г.) происходил от старинной, но бедной фамилии Новгородской губернии. Один из предков его был генералом в армии Миниха, действовавшей в Крыму. Алексей Аракчеев, молодым мальчиком, пришел пешком в Петербург с рекомендательным письмом к митрополиту Гавриилу. Преосвященный принял его ласково, подарил ему рублевик и определил в тогдашний Артиллерийский и Инженерный (что ныне 2-ой) Кадетский Корпус. Образование тогда было скудное; лучше всего преподавалась математика, и Аракчеев оказал в ней большие успехи, но уже в детстве показывал коварство, низость и подлость, доносил на товарищей и кланялся начальникам. За то ненавидели его товарищи, и самый сильный из них, великан Костенецкий, больно колотил его. Видно в благодарность за его уроки, Аракчеев потом перевел его в гвардию. Непосредственным начальником его был корпусный офицер Андрей Андреевич Клейнмихель, женившийся на красавице Анне Францевне Ришар, которую очень жаловал генерал Мелиссино, Директор Корпуса. По выпуске в офицеры, Аракчеев оставлен был в Корпусе для преподавания кадетам артиллерии, дослужился в 1790 г. до капитанского чина и был взят генералом Мелиссино в адъютанты. В тоже время преподавал он математические науки в частных домах, между прочим сыновьям графа Н. И. Салтыкова.

В 1792 г. Великий Князь Павел Петрович просил Мелиссино найти ему хорошего офицера для командования батареею при его Гатчинских батальонах, и Мелиссино рекомендовал Аракчеева. Капитан вскоре заслужил внимание Великого Князя деятельностью по службе, точностью и строгим исполнением всех приказаний, как бы они нелепы и бестолковы ни были; особенно нравилось строгое наблюдение военной дисциплины. По вступлении Павла на престол, Аракчеев произведен был в полковники и в генерал-майоры, получил орден Анны 1-ой степени, титул барона и две тысячи душ (село Грузино) в Новгородской губернии. Замечательно, что он служил в то время не в артиллерии, а командовал Преображенским полком и был С. Петербургским комендантом. В командовании полком, обязанностью его было истребить в офицерах и нижних чинах дух свободы и уважение к самим себе; он оскорблял офицеров, а у солдат срывал усы с частью губы.

Не знаю, излишество или недостаток усердия не понравились Павлу; только Аракчеев в 1798 г. был отставлен от службы, но с чином генерал-лейтенанта. В том же году он опять вошел в милость, был назначен командиром гвардейского артиллерийского батальона и инспектором всей артиллерии, возведен в графское достоинство, получил Александровскую ленту и Мальтийский командорский крест. В 1799 г., за какие-то беспорядки в артиллерийских гарнизонах, был вновь отставлен. Говорят, что Павел, недели за две до кончины своей, пригласил его приехать в Петербург и вновь вступить в службу. Пален, узнав о том, ускорил исполнением своего замысла, и притом запретил пускать в город кого бы то ни было. Аракчеев прибыл уже по кончине Государя, явился к Александру Павловичу и в слезах повалился к ногам его.

Потом, очень умно и хитро, будто бы с откровенностью и самоотвержением, дал знать Александру, что если б он (Аракчеев) был в то время в Петербурге, ничего бы не произошло. Все это было исполнено с успехом. Замечательно, что в первые годы царствования Александра, Аракчеев стоял в тени, давая другим любимцам износиться, чтоб потом захватить Государя вполне. Он особенно стал усиливаться с 1807 г., когда угасли в Александре порывы молодых мечтаний, когда он совершенно разочаровался в людях. В то время Аракчеев принес России существенную пользу преобразованием нашей артиллерии и исполнением многих важных поручений Государя.

Например, в Финляндской войне, когда наши генералы не решались пройти по льду на Аландские острова и на Шведский берег, ездил к ним Аракчеев и убедил их исполнить волю Государеву. В Аракчееве была действительно ложка меду и бочка дегтю. — Он придрался к главнокомандующему графу Буксгевдену за недочет нескольких пудов пороха и написал ему грубое отношение. На это Буксгевден отвечал сильным письмом, в котором представил разницу между главнокомандующим армиею, которому Государь поручает судьбу государства, и ничтожным царедворцем, хотя бы он и назывался военным министром. Этот ответ стоил дорого Буксгевдену, но разошелся в публике, к радости большинства ее. Аракчеев не знал или не думал, чтоб это письмо было известно. Однажды у себя за столом, говоря со мною о каком то историке, неучтиво отзывавшемся о Румянцеве, сказал: «да знаете ли вы, что такое главнокомандующий?» и повторил слова врага своего. Я не знал, куда деваться и боялся смотреть на бывших при том. Еще достойно внимания, что Аракчеев и Балашев видели необходимость удалить Александра из армии в начале 1812 г. и достигли цели, заставив Шишкова написать о том Государю. Что хорошо, то хорошо. — Аракчеев не был взяточником, но был подлец и пользовался всяким случаем для охранения своего кармана. Он жил в доме 2-ой артиллерийской бригады, которой он был шефом, на углу Литейной и Кирочной (деревянный дом этот существует доныне). — Государь сказал ему однажды: «Возьми этот дом себе».—«Благодарю, Государь», отвечал он: «на что мне он? Пусть остается вашим; на мой век станет.» Бескорыстно, не правда ли? Но истинною причиною этого бескорыстия было то, что дом чинили, перекрашивали, топили, освещали на счет бригады, а если б была на нем доска с надписью: «Дом графа Аракчеева», эти расходы пали бы на хозяина.

По окончании войны, Александр возымел странную и несчастную мысль: завести военные поселения, для пехоты на севере, для конницы на юге России. Он полагал получать из этих округов и рекрут, с детства уже готовившихся в военную службу, и продовольствие, и обмундирование, и вооружение их с устроенных в поселениях фабрик и заводов, а остальную часть России освободить от рекрутства и податей на военное министерство. Здесь не место излагать невозможность и неисполнимость миллионом людей производить то, что добывали дотоле с трудом и истощением пятьдесят миллионов. Скажу только об исполнении. Оно возложено было на Аракчеева, и он взялся осуществить бестолковую мечту, грезу. Несколько тысяч душ крестьян превращены были в военные поселяне. Старики названы инвалидами, дети кантонистами, взрослые рядовыми. Вся жизнь их, все занятия, все обычаи постановлены были на военную ногу. Женили их по жеребью, как кому выпадет, учили ружью, одевали, кормили, клали спать по форме. Вместо привольных, хотя и невзрачных, крестьянских изб, возникли красивенькие домики, вовсе неудобные, в которых жильцы должны были ходить, сидеть, лежать по установленной форме. На пример: «На окошке № 4 полагается занавеса, задергиваемая на то время, когда дети женского пола будут одеваться». Эти учреждения возбудили общий ропот, общие проклятия. Но железная рука Аракчеева, Клейнмихель, сдерживал осчастливленных, по мнению Импер. Александра (Примечание. Немногим известно, что первоначально Аракчеев был противником учреждения военных поселений и доказывал Государю вред их. Павел Бартенев) крестьян в страхе и повиновении. В южных колониях казацкая кровь не вытерпела. Вспыхнуло восстание. Оно было потушено кровью и жизнью людей, выведенных из пределов человеческого терпения, и генерал-майором Орловым, поступавшим при том с величайшим бесчеловечием. Аракчеев бессовестно обманывал Императора, потворствуя его прихоти, уверял его в благоденствии и довольстве солдат, а вспышку приписывал влиянию людей злонамеренных и иностранных эмисаров. До какой степени простиралось в этом его бесстыдство, он доказал отчетом, поданным им Николаю Павловичу, по вступлении его на престол и обнародованным в газетах.

Аракчеев взял к себе Настасью осенью 1798 г., но вскоре потом вступил в законный брак с девицею Хомутовою, благовоспитанною и нежною. Чрез несколько недель брака, жена увидела, к какому гнусному уроду ее приковали: он не понимал благородства и нежности чувств, не любил, не уважал ее, и они вскоре разошлись. Настасья осталась его хозяйкою и тайною советницею. Между тем имел он и фаворитку из высшего класса, жену бывшего обер-секретаря Синода, Варвару Петровну Пукалову, миловидную, умную и образованную женщину, которая, пользуясь своею властью над дикобразом, была посредницею между ним и просителями. В одной из тогдашних сатир, в исчислении блаженств, сказано было: «Блажен….. чрез Пукалову кто протекцьи не искал». Тиран Сибири, Пестель жил в одном доме с Пукаловою и чрез нее действовал на друга ее сердца.

В начале связи Аракчеева с Настасьею, родился у нее сын Михаил. В детстве был он хорошенький и умный мальчик. Аракч. воображал что из него выйдет великий человек и старался дать ему хорошее воспитание. Он отдал его (в 1809 г.) в Петровскую Школу и именно пенсионером ко мне. По этому случаю познакомился я с Аракчеевым и бывал у него. Медленное, методическое преподавание наук в Немецкой школе не понравилось нежному родителю. Не принимая в уважение того, что Мишка его плохо знал первые правила арифметики, он требовал, чтоб его учили геометрии, и когда это оказалось невозможным, взял его из училища, отдал в какой-то пенсион, а потом поместил в Пажеский Корпус. Отдавая в школу, он назвал его: Михайла Иванов Лукин, купеческий сын; потом дал ему фамилию Шумский. Мальчик этот был выпущен в гвардию, и поступил во флигель-адъютанты, которых число тогда было очень ограничено. Между тем он сделался совершенным негодяем и горьким пьяницею. После катастрофы, сгубившей почтенных родителей, достойный их сын переведен был в армию, и там спился совершенно. Потом пошел он в монахи и умер в Соловецком монастыре (Примечание. Ныне читателям известно, что Настасья обманула Аракчеева, и что Шумский не был их сыном. П. Б.) 

Аракчеев похоронил Настасью подле того места, где приготовил могилу для себя, и вырезал на гробе ее следующую надпись:

Здесь погребен двадцатисемилетний друг Анастасия, убиенная села Грузина дворовыми людьми. Убиенна за нелицемерную и христианскую ее к Графу любовь.

По смерти Настасьи, Аракчеев рассмотрел ее переписку с разными особами и нашел верные свидетельства ее плутней и взяточничества. Он отправил найденные в наличности подарки к тем особам, от которых они были получены и, как я слышал, велел перевесть труп Настасьи на обыкновенное кладбище.

По увольнении от службы, Аракчеев вздумал отправиться в чужие краи, где не задолго до того был принимаем с уважением, как доверенный человек Александра. Времена переменились: его принимали менее нежели равнодушно. Желая напомнить о своем прежнем величии, он напечатал в Берлине перевод (французский) писем к нему Императора Александра. Этот поступок усилил справедливое к нему негодование Николая и окончательно прекратил его поприще. Когда он въезжал во Францию, таможня отобрала у него серебряные вещи, предлагая возвратить ему при обратном выезде его из Франции, или изломать их и отдать ему. Он избрал последнее, но когда таможенный служитель стал разбивать серебряный чайник, Аракчеев пришел в бешенство, бросился на него и схватил за ворот. Сопровождавшие его, с трудом уладили дело. Не находя отрады и развлечения за границею, воротился он в Россию и прожил до конца своей жизни в Грузине. Он все еще считался на службе, но не подавал никакого знака жизни. Все его оставили. Создание его Клейнмихель, сделался первым его врагом и не называл его иначе, как злодеем. Когда в 1831 г. вспыхнул бунт в поселенных войсках, он испугался и приехал из Грузина в Новгород. Не знаю, кто именно был тогда Новгородским губернатором (помнится, некто Демпфер). Он приказал объявить графу, что он, присутствием своим в Новегороде, мутит народ в велел ему выехать обратно в Грузино. В это время, приехал в Новгород, по повелению Государя, гр. А. Ф. Орлов. Узнав о поступке губернатора, он призвал его к себе, спросил, по какому праву он выгоняет Аракчеева, когда не смеет без позволения выслать из города и отставного солдата, надел Александровскую ленту и поехал к падшему вельможе. Аракчеев был приведен в восхищение этим вниманием. «Ваше посещение, граф», сказал он Орлову, «было для меня тем приятнее, что я никогда не видал вас у себя в передней.... Нынешние происшествия огорчительны. Жалею только, что нет здесь Петра Андреевича (Клейнмихеля): он мог бы насладиться зрелищем и плодом своих усердных трудов!»

— Аракчеев, в уединении своем, принимал посещения соседних помещиц и каждую уверял, что сделает своею наследницею. И в этом отчуждении, и в этом унижении против прежней высоты, ему умереть не хотелось. Последние слова его были: проклятая смерть! Он умер в апреле 1834 г., и известие о том пришло в Петербург накануне присяги Государя Наследника Александра Николаевича, по наступлении Его совершеннолетия. Для распоряжений о погребении его и о прочем, послан был в Грузино Клейнмихель. Я был в придворной церкви у обедни и при присяге Цесаревича. Любопытно было видеть и слышать чистосердечные отзывы об Аракчееве людей, знавших его коротко. Всех откровеннее и умнее говорил бывший при нем долго Василий Романович Марченко, ненавидевший и презиравший его всеми силами свой души. Некоторые из бывших его клевретов обрадовались его смерти, она их уверила, что он не воротится. Борис Яковлевич Княжнин, бывший командир полка графа Аракчеева, узнав, в церкви, о кончине его, сказал перекрестясь: «Царство ему небесное! себя успокоил и всех успокоил».

Произнося такой строгий суд над Аракчеевым, виним не столько его, сколько Александра, который, наскучив угодливостью и царедворством людей образованных и умных, бросился в объятия этого нравственного урода. Аракчеев был тем, чем создала его природа. Должно отдать ему справедливость: он, как сказал я выше, преобразовал (1809 г.) к лучшему нашу артиллерию и прилежно работал в должности военного министра, до назначения в это звание благородного и добродетельного Барклая. Еще спасибо ему за то, что он обратил внимание Александра на Канкрина; но он сделал это не потому, чтобы постигал достоинства этого необыкновенного человека, а только в пику врагу своему Гурьеву. Не случись под рукою Канкрина, он рекомендовал бы Андрея Ивановича Абакумова.

Ничто так не характеризует подлости духа графа Аракчеева, как отметка в положении, которым прибавлялось жалованье артиллерийским офицерам: «Ротным командирам прибавки не полагается, потому что они пользуются доходами от рот», — Конфирмуя это положение, Государь не видал, что этим официально признают и допускают воровство.

Существование тесной связи Александра с Аракчеевым, в бытность его Наследником Престола, известно мне по одному неважному обстоятельству. Аракчеев, получив какую-то должность, помнится С. Петербургского коменданта, и чувствуя свою неграмотность, вытребовал себе в писцы лучшего студента Московского университета, обещая сделать его счастие. К нему прислан был Петр Николаевич Шарапов (бывший потом учителем в Коммерческом Училище), человек не глупый, кроткий, трудолюбивый и сведущий. Аракчеев обременял его работою, обижал, обходился с ним как с крепостным человеком. Исключенный из службы по капризу Павла, он почувствовал сожаление к честному труженику и поручил его покровительству Александра, сказав: «Наследник мне друг и тебя не оставит. » — Действительно Шарапов получил хорошее место; в последствии сгубила его чарочка.

Аракчеев, заметив в бумагах какого либо высшего чиновника толк и хороший слог, осведомлялся, кто его секретарь, переводил его к себе, обещал многое, сначала хвалил и ласкал, а потом начинал оказывать ему холодность и презрение. Так приблизил он к себе почтенного и достойного

Василия Романовича Марченка и в последствии сделал его своим злейшим врагом. Потом вытащил он из провинции простого, неученого, но умного и дельного Сырнева. По окончании ревизии Сибири, выпросил у Сперанского Батенкова, посадил в Совет Военных Поселений и потом до того насолил ему, что Батенков пошел в заговор Рылеева. Между тем Аракчеев хорошо умел отличать подлецов и льстецов. Таким образом втерся к нему бывший потом генерал-провиантмейстером в Варшаве, Василий Васильевич П. —, человек необразованный, но не глупый, сметливый, честолюбивый. Он начал свою карьеру в Министерстве Юстиции, женился на отставной любовнице графа Шереметева, сделал себе тем состояние и пошел в люди. Что лучше, думал он, как служить у Аракчеева? Втерся к нему, работал неутишимо, кормил и поил Батенкова, чтоб пользоваться его умом, льстил графу, соглашался на все гнуснейшие его меры и, по видимому, обратил на себя милостивое его внимание. Однажды, когда он докладывал, графа вызвали в другую комнату. П. воспользовался этою минутою, и заглянул в лежавшие на столе формулярные списки, в которых Аракчеев вписывал свои аттестации для поднесения Государю. Против своего имени прочитал он: «глуп, подл и ленив.» И П-н рассказывал это всем, жалуясь на несправедливость и неблагодарность!

Источник: "Русский рахив" за 1871 (016 tom_Russkiy arhiv_1871_vip 6-9)